[Constance Weber]

03.06.2011 в 18:55

Пишет  Mary*Celeste:

Название: Сонет XXXII
Автор: Mary Celeste
Пейринг: Антонио Сальери/Наннерль Моцарт
Рейтинг: нет
Примечания: продолжение предыдущих Сонетов,
исторические фантазии, ангст.

Сонет XXXII

Чем ближе мой последний, смертный час,
Несчастий человеческих граница,
Тем легче, тем быстрее время мчится, -
Зачем же луч надежды не погас!
Внушаю мыслям: - Времени у нас
Не хватит о любви наговориться:
Земная тяжесть в землю возвратится,
И мы покой узнаем в первый раз.
В небытие, как плоть, надежда канет,
И ненависть и страх, и смех и слезы
Одновременно свой окончат век,
И нам при этом очевидно станет,
Как часто вводят в заблужденье грезы,
Как может в призрак верить человек.

Франческо Петрарка

«Дорогая Мария Анна,
Я хотел бы о многом написать Вам в этом письме, о многом хотел бы и спросить. Но обстоятельства вынуждают меня быть кратким.
Третьего дня умер Ваш брат, этому предшествовала долгая болезнь, уверен, он сообщал Вам об этом. Сегодня состоялись похороны, и я прошу у Вас прощения за то, что не нашёл возможности уведомить Вас заранее.
Держитесь, моя дорогая Наннерль. Все мои мысли сейчас с Вами.
Ваш,
Антонио Сальери.

07.12.1791»

Буквально неделю назад Антонио Сальери собирался писать Марии письмо, но его всё время что-то отрывало. Он хотел написать ей о том, что в Вене сейчас необыкновенно снежно, выспросить её о муже и детях, в конце письма приложить отрывок из какого-нибудь своего произведения, контрастно со всем вокруг лёгкого, весеннего... А постскриптумом вспомнить, как ровно год назад он приезжал к ней, когда её муж был в отъезде. Вспомнить то, что вспоминал почти каждый день: её глаза, когда в первый раз за годы тайной переписки после той короткой встречи на свадьбе Вольфганга он получил возможность увидеться с ней снова, её тихие, осторожные поцелуи и все те слова, которые раньше он лицезрел только на бумаге, сказанные вслух. Нет, не так... Шёпотом.
Но в тот момент... Из-под его пера вышло только это короткое письмо, с неосторожными углами букв, еле заметными точками, как будто неживое, но на самом деле наполненное от начала и до конца болью. Кто, кроме Моцарта, знал об их переписке? Единственный посвящённый в это человек, и то, только потому, что однажды Сальери просил дать ему адрес Наннерль. И Вольфганг как-то сразу всё понял, ничуть внешне не удивившись тому блеску в глазах, который он мог ожидать от кого угодно, но не от придворного капельмейстера. И только об одном просил всё последнее время: «Не говорите ей о моей болезни, Сальери. Я сам скажу ей, когда всё будет позади, или наоборот, но умоляю, только об этом не говорите...»